Читательница нашего блога Соколова Елизавета написала интересную статью о песнях. Материалом для заметки послужил видеопост о пении, который Павел записывал в декабре. Мы с удовольствием опубликуем её работу.
«Я внимательно слежу за перипетиями проекта и в какой-то момент мне стал интересен вопрос фольклора на проекте. Цели и задачи проекта не предполагают изучения и освещения его с этой стороны, но тем интересней будет наш взгляд.
Сразу оговорюсь, фольклор — это устное народное творчество, которое отличается от литературного произведения устностью, традиционностью, коллективностью, вариативностью, анонимностью и прагматикой. Специфика проекта дает нам возможность выделить для рассмотрения две больших группы текстов:
- собственно фольклорные тексты и знание обрядов (если таковые известны и актуальны для героя), которые герой знал до проекта и пользуется ими сейчас.
- тексты и знания, которые герой создал/почерпнул во время проекта, которые в строгом смысле не могут пока быть названы фольклором, пока не приобретут массовый характер (например, не распространятся среди реконструкторов).
Первая группа текстов, как мы можем судить из видеоблога, по мнению самого героя не такая большая, как ему бы хотелось. Герой исключает из употребления современные авторские песни, мотивируя это тем, что «их петь не хочется», «душа просит этнографическую (читай: „народную“) песню». Народные песни в исполнении Павла сильно меняют привычное для нас звучание на более медленное и заунывное. В этом, на мой взгляд, проявляется синкретизм фольклора: связь слова и бытовых потребностей человека. Эта черта характерна для архаического состояния фольклора, когда художественная ценность текста отходила на второй план, а важным становилось само исполнение текста и — в случае с обрядом — время, место и действия исполнителя. Да и сам процесс пения приобретает для героя особенный смысл. В разговоре он признался, что «самые паршивые моменты на проекте — это моменты, когда я не пел. Если не хочется петь, надо заставлять себя петь. Песня строить и жить помогает. С песней всё проще».
Интересно отметить, что наряду с проявлением архаических черт, в представлениях Павла можно отметить и современный подход к тем песням, которые он знает. Он пытается датировать песни. С одной стороны, это может быть спецификой реконструкторского подхода к данному вопросу: любой предмет должен быть датирован и иметь источники. Но носитель традиции сам, без наводящих вопросов, вряд ли будет размышлять и рассуждать о времени и относительной хронологии появления текстов или как-то сложно группировать их, например, «современные песни о великой Отечественной войне» или «авторские казачьи песни». С другой стороны, это примета современных носителей традиции, когда традиция начинает осмысляться, появляется рефлексия на тексты и обряды. В этом смысле Павел остается человеком нашего времени.
И в заключение несколько слов о поэтике. В какой-то момент, «нефольклорность» героя проекта мне показалась большим плюсом. Мне было отрадно увидеть, что Павел — человек мало знакомый с народной песенной культурой — точно уловил модель, по которой строится народная песня. Этот факт дает повод к размышлению об архетипической основе фольклора, его универсальности и гибкости.
Чтобы избежать путаницы и недопонимания, мне хотелось бы внести ясность в терминологию. «Этнографическими» Павел называет те песни, которые в фольклористике принято называть «народными» (т. е. не авторскими). Все народные песни можно дальше делить на обрядовые (колядки, масленичные песни, свадебные величания и т. п.) и внеобрядовые (лирические, исторические, духовые стихи и т. д.).
Стоит сказать о возрасте лирической внеобрядовой песни. Павел предполагает возраст народной песни «от 70 до 200 лет». Многие исследователи считают, что лирические песни выделились из обряда и существовали самостоятельно уже в XV веке. Активная фиксация фольклора началась только в XIX веке, но имеющиеся в нашем распоряжении тексты можно разделить на поздние песни и песни, имеющие архаические черты. В фольклоре прослеживается обратная тенденция — активное включение поздних авторских песен в репертуар исполнителей. Это иногда доходит до курьезов. В моей практике был случай, когда на просьбу спеть старинные песни, одна исполнительница достала толстенную амбарную книгу и со словами: «Я много старинных песен знаю, сейчас тебе спою», стала зачитывать авторов слов и годы создания песни и петь романсы XIX века в духе «Отвори потихоньку калитку» и «Очи черные». И здесь, на мой взгляд, важно, что исполнитель включает эти песни в круг фольклора.
С датировками исторических песен, о которых много говорит герой, дело обстоит несколько проще в силу их специфики. Они посвящены конкретным событиям и реальным лицам русской истории и выражают национальные интересы и идеалы народа. Поэтому у этих песен будет завидная для всех прочих жанров датировка «не позднее N года», которая просто невозможна для всех прочих текстов.
Песню «Царь детей своих сбирает» Павел определяет как «песню времен 1812». Мне, к сожалению, неизвестен его вариант песни. Если он перепевает «Русичей», то этот вариант песни периода крымской кампании 1853–1856 гг. (см. текст песни: «Сорок лет тому в Париже / Нас прославили отцы»). Могу предположить, что эта песня могла существовать уже в начале XIX века и, возможно, имеет литературные корни. Для исторических песен характерна актуализация при определенных условиях и вариативность текста песни. В фольклористике описывались случаи записи песен о Разине и Пугачеве, где менялись только имена героев и географические названия.
Что касается текстов второй группы — самостоятельное творчество Павла — то здесь у нас пока нет достаточного материала. Необычный взгляд героя на процесс появления народных песен и исполнение песен с одной стороны можно назвать новаторским. Но своеобразная манера пения Павла — неспешная и монотонная — очень напоминает пение, характерное для Русского Севера, который традиционно считается землей «старин». Здесь до середины ХХ века сохранились остатки архаического фольклора: былины, исторические песни, скоморошины, развернутые свадебные обряды («играние» свадьбы могло продолжаться больше недели). Существовала также большая традиция мужского пения, которое отличалось монотонностью и протяжностью (сравните записи династии сказителей Рябининых). Мужчины пели в основном былины и духовные стихи, часто под аккомпанемент гуслей.
Это пение имело несколько функций:
- развлекательную. Былины пелись во время монотонной работы: плетения и починки сетей, чистке рыбы и т. д.
- магическую. Известно пение особых текстов для «утишения погоды». (Сравните сапоговское: «Ой, лиса, выходи сюда»).
- назидательную. Духовные стихи, которые в основном исполнялись во время постов, рассказывали о жизни Христа и святых, о нравственных нормах и социальных запретах и т. д.
Манера и цели пения (кроме назидательной, которая будет актуальна только в социуме) Павла не выходят за рамки традиций. Можно спорить о том, совпадение ли это или включение фольклорного сознания. В какой-то момент, «нефольклорность» героя проекта мне показалась большим плюсом. Мне было отрадно увидеть, что Павел — человек мало знакомый с народной песенной культурой — точно уловил модель, по которой строится народная песня. Увидел простор и возможность варьирования текстов и быстроты пения. Этот факт дает повод к размышлению об архетипической основе фольклора, его универсальности и гибкости.
Надеюсь, что дальнейшие наблюдения и записи дадут нам недостающий материал для дальнейшего изучения и выводов».
