Почему русские витязи предпочли сабли мечам и пересели на татарские сёдла? Какой стала тактика московской конницы в результате ориентализации? Как это повлияло на восприятие Московского государства европейцами?
Мы публикуем стенограмму эфира дружественного проекта Родина слонов с научным сотрудником Института археологии РАН, руководителем Проблемного совета «Военная археология» Олегом Викторовичем Двуреченским.
М. Родин: После Донского побоища происходил процесс ориентализации русского войска. Русская конница стала более похожа на кочевническую лёгкую кавалерию. Давайте об этом поговорим.
О. Двуреченский: Если мы будем говорить о доспехе, то для конца XIV в. он становится наиболее каркасным, тяжёлым. Так называемая чешуя с центральной клёпкой. То есть практически пластинчатый доспех не имеет уже такого свободного хода, как кольчуга, одевается фактически как латы. Только они собраны на основу и это пластины. Кстати, такое же оружие мы видим в Центральной Европе, Западной Европе. В битве при Висбю мы видим те же самые типы доспехов.
Что касается клинкового оружия. Фактически мы идём шаг в шаг с Европой. Те же самые типы мечей. Они поставлялись, по всей видимости. Потому что технологическая цепочка по изготовлению клинкового оружия, такая развитая, как в Европе, у нас на сегодняшний день не зафиксирована. Есть отличия по древковому или копьям.
Если мы возьмём письменные источники XIV в, основным способом воздействия на противника является копейный бой. «Копьями подкоша», «Копьями повергоша». Если вы просто посмотрите описания и проведёте статистику, какой тип оружия чаще всего в полевом сражении употребляется, то увидите, что копье – это основной тип оружия для нанесения первого, основного, удара. А зачастую первый удар в полевых сражениях был и единственным.
Таранный удар подразумевал определенную посадку в седле. Но мы не находим сёдел, как в Европе. Потому что они плохо сохраняются. Но есть маленький «гвоздик», на котором держится реконструкция всего комплекса вооружения. Это шпора. Она является маркером того, как управляют конём. Начиная с XIII в., когда появляется шпора классическая, с колёсиком, держатель, на котором оно держится, имеет свойство увеличиваться. На протяжении столетий он увеличивается с трёх до пятнадцати сантиметров. Это связано прежде всего с посадкой в седле. Чем вы глубже сидите в седле, чем сильнее упираетесь ногами в стремена, тем лучше. Ведь при таранном ударе вас выбрасывает из седла.
Обычный всадник держит коня внутренними частями бедра, и может понуждать его лёгкими, короткими уколами шпор. Или нагайкой, как это у казаков или татар принято. Тут же шпоры достигают пятнадцати сантиметров. Это показывает, что фактически мы сидели в седле так же, как западноевропейские всадники.
М. Родин: При этом само седло было большим, со спинкой.
О. Двуреченский: Да, ясельное, как оно называлось. Как я сказал, археологических сёдел у нас нет. Но шпоры нам говорят о том, что, по всей видимости, нечто подобное должно было быть. Потому что если вы на коротких стременах, в обычном кочевническом или казачьем седле, такие держатели вам не нужны.
Шпора имеет свойство изменяться вслед за западноевропейскими шпорами шаг в шаг. Мы просто видим английские шпоры и видим русские шпоры. Они просто идентичны.
М. Родин: А потом происходит слом.
О. Двуреченский: Да. Во второй половине XV века шпоры исчезают. И они исчезают на 150 лет, до Смутного времени, до прихода польско-литовских интервентов. Объяснять это можно по разному. Но прежде всего надо понять, что конём стали управлять по другому, сидеть в седле стали по другому, и оружие стали использовать по другому.
И вот какая ситуация: у нас до первой половины XV в. в археологических слоях находятся преимущественно мечи. У нас сабельных перекрестий и клинков практически нет. На всю археологию XIV–первой половины XV вв. я знаю только одно сабельное перекрестье и один, возможно, клинок. «Возможно», потому что мы не уверены: он плохой сохранности и он один. А мечи есть. То есть фактически перед нами копейно-мечевой бой.
А начиная со второй половины XV-начала XVI в. у нас мечей в археологии просто не становится. У нас появляются сабли: у нас появляются перекрестья, у нас появляются сами клинки.
Шлемы. Они становятся легче, меньше. Исчезают пластинчатые доспехи. Возвращается кольчуга по восточному образцу. В материальной культуре второй половины XV-начала XVI в. кольчуга становится доминирующей. Пластинчатые доспехи встречаются только в качестве случайных находок.
Комплекс вооружения облегчился. Бронебойные наконечники стрел, которые были распространены, постепенно переходят теперь к универсальным с обычной, ромбической формой. Или срезням, это татарские стрелы в виде лопаточки. Они и до этого были. Но сейчас они становятся доминирующими. Это случилось в середине XV в. И мне надо для себя объяснить: почему?
Надо обратиться к письменным источникам, которые очень скупы. У нас есть летописи, у нас есть очень скупые иногда изображения. Но когда иностранные художники начинают рисовать русскую армию, они нам рисуют людей, сидящих на высоких сёдлах. Это те же самые казаки, только одеты в кольчуги, шлемы, кольчато-пластинчатые доспехи, с саблями. И основным наступательным оружием у них становится лук. Не копьё. Я это называю так: смена копейно-мечевого боя на лучно-сабельный бой. То есть фактически мы противника держим на расстоянии.
Это динамичный бой. Сабельный удар очень сильно отличается от мечевого. Вы должны быть очень маневренны. Вам нужны сёдла повыше, чтобы вы были гибкие, уворачивались, крутились в седле. Вам нужно стрелять из лука вперёд и назад.
Если вы возьмёте традиционное средневековое общество, надо понять, что военное дело фактически было определяющим и для культурных интерпретаций, и стереотипного восприятия. Вот восприятие нас, как азиатов, оно и раньше имело место: всё таки, мы не католики а православные, но теперь европейцы смотрели на нас, как на Азию именно из-за этой смены комплекса вооружения, перенятия большого количества и организационных, и структурных элементов с востока.
М. Родин: Получается, к XVI в. у нас всё так же доминирует кавалерия. Это совершенно другие лошади?
О. Двуреченский: Про лошадей мы сказать можем очень мало. Салкин, выдающийся исследователь 60-х гг., провёл статистику и сказал, что средний рост лошади в холке был 133-137 см. Это пони, монгольская лошадка. Это и до прихода монголов такие лошади были. Но это не значит, что боевые лошади были такими же. Одно дело останки лошади, которые нашли при раскопках, а другое дело – боевой конь. Попался ли нам боевой конь – это отдельный вопрос.
М. Родин: Они были импортные, их завозили из Западной Европы?
О. Двуреченский: Да.
М. Родин: Войска предпочитали обстреливать из лука, барражировать вокруг строя противника?
О. Двуреченский: По-разному. Конечно, приходилось принимать и прямой бой. Сражения были разные. И тяжёлые поражения тоже были, когда сталкивались. Но да, в основном военная сила сводится к тому, чтобы получить, во-первых, бо́льшую численность, потому что задачи стали более масштабными. Войско должно быть мобильно, потому что опасности, которые нам бросал юг, были перманентны. Войско должно было постоянно выходить на границу, чего в такой степени не было раньше.
Есть война сейчас с Литвой или Ливонским орденом, или нет – вопрос не столь актуальный. Войско постоянно выходило и постоянно собирало информацию об очередном набеге. Дело в том, что можно выдержать удар Литвы. Но если вы пропустили сквозь Оку хотя бы семьсот татар, то количество материально-технических, людских потерь становится колоссальным. Уводились люди. Целые волости грабились. Наносился удар по хозяйственной части. И он наносился моментально.
М. Родин: Понятно, что основное оружие – это лук и сабля. Но при этом сохранялись всё-таки копья.
О. Двуреченский: Да.
М. Родин: Как при такой посадке можно копьем орудовать?
О. Двуреченский: Копья изменяются. Они становятся тоньше, легче. Втулка становится на полтора сантиметра, сантиметр, восемь миллиметров меньше. Они напоминают лёгкие шиловидные пики. Скорее ими фехтуют, чем наносят таранный удар.
Хотя мы знаем, что копейщики были и во времена Ивана Грозного, до XVII в. они сохраняются. Люди, которые старым образом продолжали воевать, были более статусные. Но одно дело – 1-10 человек, а другое дело, когда вы имеете бронированную линию, которая наносит удар на поле сражения.
Но в то время львиная доля времени тратилась на то, чтобы научиться стрелять из лука. Вы представляете себе, чем занимаются те, кто делают конную выездку в цирке? Вся эта манера доставать с пола, вскакивать на сёдлах – это всё военные упражнения южного способа ведения войны. Вся эта динамика с лошадью рыцарю совершенно не нужна. Но то, как при описании игрищ на льду Москвы-реки ведут себя молодцы – вот этим они занимались.
М. Родин: Почему случилась эта ориентализация?
О. Двуреченский: Есть разные версии. На самом деле, хорошего ответа на сегодняшний день нет. Я выскажу свою гипотезу и думаю, что она имеет право на существование.
Улус Джучи – колоссальное имперское государство, в которое мы входили в качестве вассалов. 1252 г. – последнее открытое полевое военное противостояние, когда мы бросаем вызов, выходим с войском против войска центральной администрации. Это позволил себе брат Александра Ярославича Невского, великий князь владимирский. Кончилось это в очередной раз военной катастрофой.
С тех пор 110 лет у нас военно-политического противостояния нет. Геополитическое – есть. Мы всё равно воспринимаем себя, как нечто особенное. Но участвуем в военных походах в Иране в качестве контингентов войск. При случае, если Литва, или кто-то из других западных соседей, пытается выдвинуть претензии на территории наших князей, которые признавали главенство золотоордынской администрации, то они всегда понимали, что придется иметь дело не с нашими войсками, а придут мстить из Орды.
Именно под непосредственного противника вы затачиваете своё оружие. Вы должны быть адекватны той цели, которая перед вами. А кто таким противником являлся на протяжении XIII-XIV в. для русских князей? Прежде всего, сами русские князья, которые постоянно сражались в удельных войнах. И, конечно, западные соседи.
Всё меняется в эпоху замятни в Орде, в 60-е – 80-е гг. Эпоха Мамая, когда она делает первую попытку к распаду. В этот момент отделяются территории. В частности, Булгар. И тут же русские войска, которые собраны по договору 1375 г., наносят удар по Булгару.
Начинает некий царевич, не по понятиям того времени себя ведущий, какие-то попытки в сторону границы делать. Тут русские, рязанские князья начинают выдвигать контингенты. И даже пытаются догнать и отнять полон. В 1373 г. Дмитрий осмеливается выйти на Оку против узурпатора беклербека Мамая, сказать, что если он будет делать какие-то телодвижения, то он его встретит. Начинает происходить игра мускулами.
Когда приходит Тохтамыш всё встаёт на свои места. Мы возвращаемся к статус-кво, который был 110 лет. А когда Орда начинает рушиться и становится противником, которому надо давать адекватный ответ? Это как раз таки вторая половина XV в. Тогда всякие самопровозглашённые царьки, всякие отдельные фактически банды начинают приходить не от центральной администрации, а сами по себе. И их приходится встречать. Их надо догнать, когда они увели полон. Должна быть очень отмобилизованная военная машина, отличающаяся от того, что было раньше. Потом, когда мы будем воевать с Литвой, она будет разительно отличаться от шляхтичских советов. А свободный рыцарь мог заявить, что он не хочет идти.
Нет. Тут совсем другая система. Фактически то, что потом будет называться поместной конницей. Вырабатывается ответ: для того, чтобы догнать быстрого конника-татарина, надо быть, как он. Кроме того, надо понять, что оседает большое количество служилых татар при дворах русских князей, которые могут давать советы, сами выступают теми, кто гонится и встречает своих бывших соплеменников.
Совсем другое дело война в Европе. Комплекс вооружения в XVI в. во многом был отличный. Если отправляли тех же самых поместных дворян против татар, их отправляют с луком и стрелами. Когда отправляют этих же людей против западных соседей, с них могут потребовать те же пищали с собой взять. Больше уделяется внимание защитному доспеху. То есть понимание разницы театров военных действий существовало.
М. Родин: По археологии получается, что это произошло за одно поколение. Как это было организационно сделано?
О. Двуреченский: Одно поколение, дед и внук. Это немного более пролонгированный процесс. Не так всё было косно в тот исторический период, как это всё принято воспринимать. Дело в том, что и развитие огнестрельного оружия в эпоху Ивана III, в конце XV в. тоже, казалось бы, должно было быть более длинным. Нет, это фактически случилось. Завели мастерские, начали штамповать огнестрельное оружие. В археологических слоях моментально появляются свинцовые пули. До этого их просто нет. Причем по итальянскому образцу. То же самое и с вооружением. Я думаю, что далеко не все моментально переоделись. Это был постепенный процесс.
Я думаю, это происходило в сознании князей, которые уже выступали, как государственники, а не просто как собственники земли. У нас нет документов, как в Европе, которые могут нам это продемонстрировать. Но известно, что аналогичная ситуация была в 1243 г., когда Даниил Галицкий просто переодел своё войско по татарскому образцу. Историки спорят, насколько достоверна эта информация, поскольку она встречается один раз. Но тем не менее, сообщение об этом есть.
М. Родин: Есть и другая организационная проблема: такой тип войска требует гораздо большего количества людей. Как это решалось?
О. Двуреченский: Во-первых, Московское государство приобретает черты централизованного государства. Частично копируется аппарат, который был в Орде.
М. Родин: Это и на социальную структуру общества должно было повлиять. Этих людей надо было с одной стороны набирать, а с другой – чем-то кормить. Как это было устроено? Я так понимаю, это как раз тот момент, когда поместная конница и возникла.
О. Двуреченский: Поместная конница состоит из помещиков, то есть дворян. В дворяне начинают верстать, допустим, казаков. Для начала XVII в. у нас была такая информация.
Численность войска напрямую завязана на землю. Поместный дворянин служил с земли. Земли не так-то и мало. Её надо расчищать от леса, и по мере увеличения мощи государства появляется потенциал для этого.
И если мы берём, допустим, селища, памятники XIV в., или селища конца XV-XVI в., то происходит уникальное явление, которое зафиксировано археологами: поселения выходят на водоразделы. Если раньше это маленькие деревеньки в два-три дома, которые сидят у воды, и крупные сёла Суздальского ополья, огромные, как города, то для XVI в. мы фиксируем крупные поселения уже на водоразделах, не у рек. Роют колодцы. Меняется культура возделывания земли, инструментарий.
М. Родин: То есть это взаимосвязанные процессы: создание нового войска и нового общества.
О. Двуреченский: Конечно. Это взаимовлияющие процессы, имеющие положительную, обратную связь. И она наблюдается.
М. Родин: Как потом это всё трансформировалось?
О. Двуреченский: В Ливонскую войну нам пришлось столкнуться с войсками фактически уже буржуазного общества. Это по голландской системе выстроенная пехота, мушкетёры, пикинеры. Это рейтары и совершенно другая кавалерия. Наша поместная конница выдержать такое не могла. Тем более постоянно приходилось воевать на несколько фронтов. Тяжелейшая перегрузка всего общества от крупных военных кампаний, боевые холопы и поместные дворяне сильно обнищали.
Да, есть стрельцы. Но это не мушкетёры, потому что мушкетёры без пикинеров невозможны. Фактически это огневая поддержка той самой кавалерии. А когда поместная кавалерия фактически перестала существовать, как инструмент взлома на европейском ТВД, то стрельцы вынуждены были принимать удар на себя. А они к этому даже инструментально не были подготовлены. Так появляются бердыши у стрельцов. Просто когда несколько раз вырезался полк московских стрельцов, это стало очевидно. И да, таки наёмничество.
М. Родин: Скопин-Шуйский – как раз один из первых, кто начал перенимать западную тактику. И инженерные войска делать, и рейтар приглашать.
О. Двуреченский: Потому что он понимал, что старая отработанная система не может противостоять западной совершенно изменившейся военной машине.
М. Родин: Получается, по большому счету у нас изменился театр военных действий. Если раньше мы смотрели на восток и на юг, потому что там была основная угроза, теперь мы переместились на запад-север. Здесь появился новый враг, который совершенно по другому воевал, и нам пришлось приспосабливаться под него. Отсюда у нас появляются сначала наёмные рейтары, потом свои рейтарские полки, полки нового строя. И потом лет через сто всё это выльется в петровские реформы и армию нового типа.