Выдержки из аудио-интервью для «Радио России». Корреспондент Анатолий Круглов беседует с управляющим партнером агентства исторических проектов «Ратоборцы» Алексеем Овчаренко.
АК: Алексей, как и когда состоялся ваш приход в мир исторической реконструкции?
АО: Если совсем глубоко смотреть, все началось то ли в седьмом, то ли в восьмом классе, когда друг посоветовал прочитать книгу «Властелин колец». Тогда это было открытием для меня, книгу прочитал взахлеб, долго переваривал ее внутри себя. Поступив в университет, попал ненадолго в ролевую тусовку, но понял, что это не совсем то, что мне нравится. Затем записался в секцию славяно-горицкой борьбы, где люди одновременно занимались и единоборствами с а-ля славянским уклоном, и историей древнерусского государства. В 1999 году мы решили, что надо организовать свой клуб исторической реконструкции и двигаться в направлении не столько спорта и фэнтези, сколько истории, познания материального мира предков. Ну а дальше понеслось. Долгое время я просто состоял в клубе, в 2003 году стал руководителем клуба «Ратобор». А в 2006 или в 2007 году мы организовали первое подобие агентства, начали проводить корпоративные мероприятия в древнерусской тематике. Количество эпох росло, потом наступил кризис 2008 года, и у нас корпоративное направление накрылось медным тазом. Мы уже решили, что это конец, но именно тогда к нам обратились муниципалитеты, мы стали делать мероприятия по заказу городских властей, не только в Москве. Важной вехой стал фестиваль «Времена и Эпохи» в 2011 году, это первый крупный проект российской реконструкции, высокобюджетный по тем временам.
АК: Я так понимаю, что если смотреть на отрасль исторической реконструкции в целом, то и сегодня многие фестивали реконструкторов или посвященные историческому фехтованию — это мероприятия для тех, кто «в теме».
АО: Отрасли как таковой не существует. Если честно, я думаю, что как отрасли ее, дай бог, никогда и не появится. Организовывать мероприятия — дело профессионалов, это работа, и здесь уже меньше романтики и больше необходимости найма правильных подрядчиков и корректной установки туалетов. А люди, которые любят историю, должны получать такие мероприятия, на которых им наиболее кайфово, и если уж организовывать, то именно творческую часть фестивалей. На открытых мероприятиях между участниками, организаторами, заказчиком (если он есть) и гостями фестиваля всегда есть некий общественный договор. Хотя он и неписаный, мы стараемся его максимально формализовать, чтобы и участники, и гости знали, зачем едут и что получат. А закрытые мероприятия тоже должны оставаться и развиваться отдельно.
АК: Насколько было сложно доказать свой авторитет традиционным историкам?
АО: Долгое время нас всерьез не воспринимали. Это во многом связано с возрастом. Реконструкция была молодым движением, и двадцатилетние ребята приходили к маститым профессорам, которым 40-70 лет, и те понятно как к этому относились. Но по мере того, как реконструкция развивалась, как мы создавали все более осознанные проекты, например, «Один в прошлом», взаимодействовали с учеными, это отношение менялось. Причем изменилось оно кардинально и в один момент. Долгое время мы были в статусе «молодежь развлекается», и вдруг раз, и реконструкторы сами читают лекции и приглашаются как эксперты. Где-то мы не только встали вровень с традиционными учеными, но и задаем тон. Мои ребята, которые занимаются древнерусским зодчеством, сейчас участвуют в научных конференциях, являются лидерами мнений и дают фору многим экспертам по деревянному строительству.
АК: А что может дать реконструктор традиционной науке?
АО: Новые подходы. Наука во многом и двигается экспериментами. А реконструкция — это один большой эксперимент. Применяя методы экспериментальной археологии, мы отвечаем на те вопросы, на которые ученые ответить не могут. Если вещь восстановить, то станет понятно ее предназначение, и она может быть по-другому интерпретирована. А значит, целый пласт находок, которые считались неатрибутированными, получает свое место в картине мира прошлого.
АК: Как удается сочетать скрупулезный реконструкторский подход с проведением фестивалей для широкой публики?
АО: Это сложно, но это для меня дело принципа. Наверное, это цена популярности реконструкции. Есть люди, увы, их становится больше, которые занимаются бутафорией, причем во всем — и в сценарии, и в декорациях. Меня это очень печалит, но я верю, что время все расставит по местам. Один из столпов компании «Ратоборцы» — мы всегда стараемся сделать картинку наилучшего качества: она должна быть максимально историчной и при этом доступной для зрителя. Хороший пример — наш «Турнир святого Георгия». В этом году мы вышли на новый уровень детализации. Хотя мы коммерческая компания, и, по идее, должны заботиться прежде всего о продажах билетов, мы сделали такой реквизит для конных состязаний, что он по качеству лучше, чем многие реконструкторы делают для себя. Например, дубовые стойки в готическом стиле с коваными окончаниями. Я этим горжусь, это правильно. Конечно, всегда есть более легкие пути, но эти «сделки с собой» быстро приводят к тому, что у реконструкторов называется «подгонять лажу под источники».
АК: А зритель ценит эти старания, эти дубовые стойки?
АО: Да. Наш зритель ценит. Мы наших посетителей воспитываем. У нас в принципе благодарный зритель. Может на других мероприятиях не так, но у нас приходят люди изначально подкованные. Им это интересно, они это ценят, что видно по их отзывам, вопросам. Всегда есть процент зевак: «А что вы на мечах здесь бьетесь? Прикольно! А мечи тяжелые?», но есть и серьезный процент людей, которые знают, что рыцарский турнир XV века — это эпоха Возрождения, знают, что, когда и как там происходило и из года в год ездят к нам, чтобы почерпнуть что-то новое. Многие присоединяются к движению реконструкции… А многие и нет! Здесь нет цели людей вовлечь настолько, чтобы они все потом в костюмы переоделись. Я считаю, что это форма интеллектуального семейного досуга: приехать на исторический фестиваль, а потом жить своей жизнью. Вообще, реконструкция — это достаточно элитарное увлечение, которым должно заниматься немного людей с высоким понятием об эстетике, с руками из нужного места, умеющих работать с источниками. А для других это может быть момент временного погружения.
АК: Если оглянуться на себя времен зарождения агентства «Ратоборцы» или даже времен клуба «Ратобор», сильно ли вы изменились. И как сегодня в одном человеке уживается реконструктор и менеджер, по сути, офисный работник?
АО: Ну, я не офисный работник, все-таки (смеется). Я владелец, управляющий партнер, даже не директор. Скорее творческий руководитель. Эту роль я сам себе выбрал, и мне в ней комфортно. Что касается перемен, то все мы взрослеем, всем нужно зарабатывать. Большинство завязывает с реконструкцией и начинает где-то работать и обеспечивать семью и свое будущее. Я решил, что смогу построить что-то такое, что будет и нравиться мне, и приносить деньги. Изменился ли я? Конечно, изменился, но только ли это связано с реконструкцией? Нет! У меня много чего в жизни случалось и хорошего, и плохого. Были ли ошибки? Да, были. Главное — их правильно оценивать, стараться больше не совершать. Я много чего попробовал в реконструкции, поэтому сейчас меня мало что по-настоящему цепляет. Плюс все эти контактные взаимодействия — это скорее для молодых ребят до 30. Мне сейчас нравятся пролонгированные вещи: походы, реконструкции с длительным погружением. Уйти надолго, переодевшись, максимально абстрагировавшись от современности, без средств связи, без возможности вернуться. Мне всегда больше нравилось организовывать что-то интересное, чем самому в это вовлекаться, это часть натуры. Даже когда я был просто членом клуба, я получал больше удовольствия от того, что я удачно организовал клубный выезд, чем от того, что я в нем поучаствовал. Руководитель — это все-таки склад характера.
АК: Реконструкторская тусовка сразу приняла «Ратоборцев»?
АО: Она до сих пор не принимает во многом. Реконструкторская тусовка использует много ролевых моделей, и если человек выпадает из этих моделей, то он отчасти перестает быть своим. Плюс сложно принять, что в реконструкцию пришли деньги и новые запросы. Мне бы тоже хотелось сидеть в лесу, чтобы меня никто не трогал, и проводить свои закрытые мероприятия. Трансформации в реконструкторском движении ассоциируются с «Ратоборцами», потому что мы заметные и потому что сейчас действительно многое замкнулось на нас. Но если бы это были не мы, это были бы другие люди. Неизбежное произошло, движение резко разрослось и набрало обороты, оказалось очень востребованным, им заинтересовались и общество, и государство, и частные организации. Я искренне полагаю, что реконструкции повезло, что все замкнулось именно на нас, выходцах из этого движения. Да, у нас были ошибки по взаимодействию с реконструкторами, но мы настроены на диалог и понимаем их интересы и цели. А могли прийти люди, которые бы ресурсы замкнули на себя, но совершенно не учитывали бы реконструкторские интересы. Вероятно, это бы уничтожило нашу субкультуру.
АК: Если сейчас смотреть на кривую развития реконструкторского движения в России, куда она ведет?
АО: Сложно прогнозировать, потому что общество меняется. Это же не «сферический конь в вакууме», это интегрированная часть и российского общества, и общемировых процессов. Если, например, у нынешнего поколения виртуальная реальность — это неотъемлемая часть жизни, то это касается и реконструкции. Кроме того появляется много направлений, которые отличаются от привычной схемы «Приехать на фестиваль. Побиться. Выпить. Вернуться в нормальную жизнь». Сейчас масса реконструкторов вообще не ездит на фестивали. Кто-то ткачеством занимается, кто-то реконструирует железнодорожные службы. Им вообще фестивали не нужны. Им интересно ездить, смотреть старые вагоны, переодеваться в форму и фотографироваться внутри. Это тоже реконструкция. Кто-то занимается изданием книг и съемками роликов. Сейчас намного больше целей появилось, и это нормально, поэтому реконструкция становится более многогранной. Мне кажется, со временем это устаканится и каждое направление займет свою нишу. Что-то отомрет за ненадобностью, что-то, наоборот, будет полироваться. Как предприниматель скажу — реконструкция точно не станет бизнесом. Люди смотрят на относительный успех «Ратоборцев» и сами организуют компании, которые тоже стараются сделать реконструкцию делом своей жизни и бизнесом. Там очень низкая рентабельность. Как только люди понимают, что никогда в реконструкции не заработаешь столько, сколько сидючи в офисе, они отсюда уходят. Нам это хорошо, потому что нет конкуренции, это очевидно. Хорошо и потому, что излишняя коммерциализация реконструкции — это скверно. Не все такие принципиальные, как мы, в плане чистоты темы и концептуальной оригинальности проектов. В последние годы мы видим немало «феерических» мероприятий в сфере исторической реконструкции. Но самая большая ошибка — это думать, что зритель дурак и уж тем более, что участники дураки. Ни зритель не дурак, ни участники не дураки. Они один-два раза приедут на мероприятие низкого качества, а потом больше не приедут.
АК: У «Ратоборцев», как у лидера, наверное, и больше ответственности? Наверняка есть люди, которые только и ждут, когда вы оступитесь?
АО: Это нормально, это ответственность, которую ты несешь, при этом ступая по лезвию ножа. Мало того, ты всегда к этому готов, ведь предприниматель в России — это чуть больше, чем предприниматель, он всегда рискует больше, чем просто деньгами. Тем более в моем случае, потому что мало того, что на меня теперь все смотрят, я вынужден что-то комментировать от имени всех реконструкторов. Я может и рад бы отвечать только за свою компанию, но понимаю, что от меня ожидают комментария в общем, как движение относится к тому или иному вопросу. Ну и внутри тусовки есть люди, которые были бы рады, если бы у нас что-то пошло не так. Считается, что это русская черта, что тебе хорошо, когда соседу плохо. На самом деле, это не так. Я никогда не радуюсь, когда у людей, которые нас не любят, или у конкурентов что-то идет не так. Для меня это всегда большая проблема, потому что вредит реконструкции в целом. Мне кажется, наше движение настолько еще неокрепшее, что даже о конкуренции здесь говорить просто еще рано, тем более о каком-то злом умысле. Если плохое мероприятие, с точки зрения картинки, проходит в парке «Патриот», над этим смеются блогеры, его обсуждают на радио и о нем все говорят. Вроде бы его делал не я, почему бы не сказать: «Посмотрите, какой я хороший, а они плохие»? На самом деле, это коснется нас всех. Я знаю, что я приду на встречу, а меня спросят: «А вы видели, что там в „Патриоте“ было?». И я вынужден буду отвечать, и я не один такой, это всех будет касаться.
АК: Если посмотреть на мировые тенденции. Насколько российская историческая реконструкция вписывается в мировые тренды, и как она в них существует?
АО: В чем-то она вписывается, потому что мы проходим тот же путь, что и иностранные движения реконструкторов. Сначала взрывной рост, много молодежи, а потом замедление и «старение» реконструкции. Сейчас в Европе в некоторых эпохах много людей в возрасте, и есть ощущение, что реконструкция «стареет». А где-то наоборот. Нигде нет линейного прогнозируемого развития. Но то, что русские реконструкторы по многим эпохам одни из лидеров, это факт.
АК: Например?
АО: На эпоху викингов по качеству реконструкции русские считаются одними из лучших. Мы точно одни из самых оголтелых с точки зрения боевых взаимодействий. Сначала мы слепо копировали вещи и практики у европейцев, сейчас выходим на новый уровень, равняемся с лучшими клубами мира, по многим параметрам их обходим. Это одна из причин, почему я этим занимаюсь и стараюсь делать качественно — нам, людям с имперским прошлым, всегда хочется находить почву для гордости. Сейчас на «Времена и Эпохи» мы собираем реконструкторов со всего мира. Мне приятно, что они едут к нам и приглашают нас к себе, и что мы, русские реконструкторы — одни из лидеров в этой субкультуре любителей истории.